Во 2 томе собрания сочинений писателя В.С. Маслова есть произведение «На костре моего греха» (проповеди и исповеди). Оно представляет собой собрание очерков и воспоминаний писателя, среди которых нам сегодня накануне празднования 75 годовщины Великой Победы хотелось бы остановиться на повествовании (написано 9 мая 1991г.) об одном из земляков Виталия Семёновича, о старом солдате, участнике Парада Победы на Красной площади Фёдоре Семёновиче Филатове.

…Рассказ о том, что надо было пройти конкретному человеку, чтобы ступить на брусчатку Красной площади.

Итак, первое, бухгалтерски точное и оттого ещё более поразительное: только благодарностей Верховного командования, в которых написано «За взятие…» — тридцать шесть! Кроме, разумеется, орденов и медалей. Но это уже итог…

А мне в разговоре хотелось дорогу к этому итогу увидеть, и пытался я разговор в эту сторону свести, однако такая вот странность в записях моих, сделанных тогда, потом проявилась: Фёдор Семёнович через несколько слов – опять на своё любимое да больное: как, когда и где с земляками на войне встречался. Не зря сказано: у кого что болит, тот о том и говорит, — ведь из тех, кого он там, вдали от родных мест, встречал, почти никто домой не вернулся.

Призвали его в октябре 1939 года – уже лёд несло. На морской пароход «Вятка» грузили их, мобилизованных, у мыса Толстика, на взморье. Деревня родная, если оттуда смотреть, по другую сторону Мезенской губы километрах в шести-семи на обрыве чернеет.

— На том пароходе уходили сразу четверо наших сёмженских – Ефрем, Марк, Тихон и я…

Война застала Фёдора во Ржеве Калининской-Тверской области-губернии.

— Это военная база, мы охраняли. Наших мезенских много там было. Ефрем – в 25 километрах, на станции Манчалово, Тихона и Марка тоже во Ржев после финской войны привезли в наш городок в начале 40-го года, и Ефрем приезжал к нам, встречались… А война… Я был помощником начальника караула. «Тревога!»… Ждём – никакого отбоя тревоги нет. А объявления ещё не было. Из наряда меня сменили после объявления. А на другой день – бомбить уж стали… С началом эвакуации нас – сопровождающими, в город Алатырь Чувашской, гармонную фабрику эвакуировали, хромки делали. В Чувашии, в августе, расформировали, направили в Горьковскую область. Попал в танковую бригаду в разведроту разведчиком. Учились, а в ноябре уже бросили под Москву, недалеко от Серпухова какое-то шоссе. Оборона. А мы — в разведку ходим. Где-то перед этим пришёл приказ – разведку использовать только по назначению. А раньше – и в обороне, и в наступлении, по многу раз деревушки из рук в руки… 5 декабря при возвращении из разведки – как раз наши в наступление пошли – ранило. Не знаем, под чей огонь – под наш или под их попали. Тянули меня разведчики на палатке, потом на лошадь. Много раненых было. А у нас в разведке закон: живого или мёртвого — тяни к своим. Тянули меня – всю спину содрали, хотя ватное обмундирование на мне было.

И – пошло-поехало по госпиталям. Сперва в санбат, потом – академия Фрунзе, операцию сделали, ранение тяжёлое. Из академии – опять в Горький, лежал там недели две-три, большая была потеря крови. Из Горького — на Урал, на Чусовую. Там – всего несколько дней, и – дальше, в Иркутск. А в мае сорок второго дали 45 дней домашнего лечения…

Месяц добирался. Из Архангельска – по Двине, по Пинеге, всё вверх, потом по Кулою – вниз. А запань между Пинегой и Кулоем объезжали на машинах. По Кулою пароход «Кулой» волочил баржишку пассажирскую до Долгощелья. Из Долгощелья – тут своя сторона – под парусом на почтовом карбасе в Каменку, оттуда домой – на путейской «Экономии». На «Экономии» в то время сестра моя Марфа матросом плавала… Ткнулись в Сёмже в берег – Терентий Степанович на угоре: тоже, оказывается, по ранению отпущен. Он вскоре снова ушёл на фронт и – совсем…

Не успел я, кажется, дома и оглянуться, всё ещё едва хожу, спина не гнётся, а уж время пришло – на комиссию. Как раз в это время 24-й год рождения призывали. Уехал в Мезень – с котомкой, совсем. Но Макаров, врач, сказал: «Дать ему, кадровику, ещё шесть месяцев домашнего лечения!» И дали.

А совсем из Сёмжи пошёл я с очередными призывниками 31 декабря 1942 года на ночь. Сами пешком, а котомки повезли. Из Мезени дорога через Сояну. Мать – и отсюда, и из Мезени до Белого Носа шла. Плакала… говорят, что и я тоже… И вот тогда я попал на Игры под Молотовском, теперь Северодвинском. Бараки дощатые. Там, на Играх, формировались – миномётный полк. Стою в строю – Матвей Алимпейков идёт! Выскочил из строя, кричу! Оказалось, он был в полуэкипаже в Реушеньге, тоже в миномётном. Стали проситься и попали с ним в один полк…

А как с Родькой-то встретились, с Васильевичем?! Знал бы ты! Его привезли туда же на Игры. Из заключения, много их там было привезёно. Тоже на формирование. Мы с Матвеем в столовую со всеми не успели и – через лазейку в заборе… И вот в этой-то лазейке, нос к носу, и столкнулись с Родькой! Он – уже с той стороны. Ведь надо же такому быть: столько годов не виделись, столько пройти, через столько пройти, чтобы вот тут, в дырке в заборе столкнуться!

Из Молотовска направили наш с Матвеем полк под Белгород, перед наступлением, это уже февраль 43-го. Я был командир отделения разведки – Третий танковый, Котельнический корпус, 266-й миномётный полк, 4-я батарея, 2-й дивизион. Я корректировал огонь. Воевали с неделю, и нас отвезли на формирование. Вот с тех пор в Третьем танковом Котельническом корпусе до конца войны я и прошёл: Степной фронт, Воронежский фронт, 1-й Украинский фронт, в марте 44-го – Московский военный округ, формирование – в Ясной поляне. С мая 44-го – Ленинградский фронт, оттуда сняли и – в Винницу, потом, во Втором Украинском – в Румынию. Там, в районе Плоешти погиб наш Родион…

И вот – взяли Росток 6-го мая. 7-го — больше воевать не с кем! Начали строить лагерь для себя, тут и День Победы встретили. Простыни выдали! Первый раз за всю войну на простынях спали. 9-го мая сперва командира полка Козловского на руках пронесли по линейке! А потом уж – за стол. А потом на вечерней поверке комполка перед строем как бы в шутку: «Кто хочет в Москву на Парад Победы?!»… Молчим… «Тогда разрешите мне вызвать. Филатов!..» И ещё из Вологды одного парня позвал… «Старшине обмундировать и направить в штаб корпуса!» … Вот так и было. Из штаба корпуса – в штаб фронта… Эшелон провожал сам Рокоссовский…

И тут, по дороге, представляешь, — ещё встреча была! Бежим-торопимся с эшелона в баню – и вот, по дороге в баню!..

Ну а потом встречали нас в Москве, очень хорошо встречали… Жили мы в конноартиллерийских казармах напротив парка Горького. В парке – трофеи, выставка. Тренировки ночью на площади, целый месяц. Кормили-питали хорошо, и сто грамм ежедневно. Увольнения были, но никого в Москве своих не встретил. На параде шёл в колонне и в форме танкистов – шлем, синий комбинезон, пустая кобура…

А ордена?!.. Ну какие ордена? Киев – орден, «Слава», в декабре 43-го… Минск – Красной Звезды, в мае 44-го… Померания – Отечественной войны, апрель 45-го…

Есть в воспоминаниях писателя о Ф.С. Филатове и продолжение…

…А теперь я, автор этих заметок. ещё об одной встрече расскажу, через 45 лет после парада Победы.

Поздним осенним вечером в Сёмжу из-за реки переправился человек — с севера, со стороны канинской, от мыса Берёзового к телефону прибежал: у отпускника, забравшегося туда для рыбалки, кровь горлом обильно хлещет.

Гремели, всё более ожесточаясь к ночи, шторм с дождём, и ни зги…

Утром в тревожных звонках выясняю: в два ночи — в самую хлябь! — ушёл из Каменки в сторону моря на Берёзов мыс врач Каменской больницы — на своей моторной лодочке-жестянке — безрассудно!

Мало того, врач не только добрался до Берёзового и оказал первую помощь, но и обратно в ночь, в шторм ушёл, чтобы срочно вертолёт санитарный из Архангельска вызвать — в десять утра над Сёмжей в сторону моря вертолёт уже пролетел…

А я, кажется, уже и не надеялся, что есть ещё у нас такие врачи… Стал выяснять… Оказалось — Александр Фёдорович Филатов.

Да, сын…